— Ты не была со мной, — пробормотал Эдвард.

— Разве это столь важно?

— К сожалению… да.

Глава 22

По крайней мере, адвокат отца не опоздал.

Лейн взглянул на свои Piaget — четыре сорок пять, мистер Харрис ввел достопочтенного Бэбкока Джефферсона в главную гостиную Истерли.

— Добрый день, мистер Джефферсон, — сказал Лейн, поднимаясь ему навстречу. — Я рад, что вы пришли.

— Лейн, мои соболезнования.

Душеприказчик Уильяма Болдвейна был одет в темно-синий костюм с красно-синим галстуком и белым платком, выглядывающим из нагрудного кармана. Ему было за шестьдесят, он представлял из себя богатую версию пожилого парня, его щеки поднимались над воротничком фирменной рубашки, от него исходил запах кубинских сигар и одеколона после бритья, и этот запах пронесся в комнату до того, как он пожал протянутую руку.

Семюэль Ти тоже поднялся с другого конца дивана.

— Мистер Джефферсон. Я здесь в качестве адвоката Лэйна.

— Как твой отец, Семюэль Ти?

— Очень хорошо.

— Передай ему мои наилучшие пожелания. И всем, кто присутствует здесь по приглашению семьи, мои наилучшие пожелания.

— Мистер Джефферсон, — произнес Лейн. — Это моя невеста Лиззи Кинг.

Иииии наступила довольно-таки долгая тишина во всей комнате: Джин закатила глаза, Семюэль Ти улыбнулся, а мистер Джефферсон поклонился в пояс.

Лиззи тем временем с нескрываемым удивлением взглянула на Лейна, а затем пришла в себя, тряся в рукопожатии руку душеприказчика с улыбкой.

— Это произошло совсем недавно.

На секунду показалось, что глаза мистера Джефферсона загорелись, словно он был влюблен в нее, а потом стали лукавыми, но дружескими.

— Ну, поздравляю! — мистер Джефферсон кивнул Лейну, а потом снова посмотрел на его избранницу. — Я бы сказал, что вы обновили свой генофонд, но это было бы неуважением к его бывшей миссис. Но ты, однако, значительное улучшение.

Лиззи рассмеялась.

— Вы очаровываете людей, не так ли?

— Если я опять одеваю свои охотничьи сапоги, мэм, — мистер Джефферсон снова став серьезным, взглянув на Лейна. — Где твои братья?

Лейн снова занял свое место рядом с Лиззи.

— Не знаю, в каком состоянии пребывает Макс и как с ним связаться, а Эдвард…

— Прямо здесь.

Эдвард стоял в арке гостиной, и хотя Лейн уже встречался с ним за день или два до этого, но в облике его брата было нечто такое, что теперь приходилось долго привыкать. Эдвард видно недавно побрился и принял душ, его влажные темные волосы, завивались снизу, раньше он себе такого не позволял. Брюки почти спадали с его бедер, удерживаемые только ремнем из крокодиловой кожи. На нем была голубая рубашка, видно, из его старого делового гардероба. Но она настолько свободно висела, словно он был ребенком, который натянул на себя одежду своего отца.

И все же всем своим обликом он вызывал уважение, пока ковылял к одному из кресел и с трудом опустился в него.

— Мистер Джефферсон. Рад снова видеть вас. Простите за мою грубость, но мне необходимо присесть.

— Я подойду к тебе, сынок.

Душеприказчик положил свой портфель на один из столиков и подошел.

— Приятно снова увидеть тебя.

Эдвард пожал ему руку.

— Взаимно.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Эдвард никогда особенно не общался с душеприказчиком отца, и похоже мистер Джефферсон прекрасно об этом помнил.

— Стоит ли нам ожидать каких-то еще приглашенных?

Лейн хотел рефлекторно сказать, что не знает кого еще пригласил Эдвард, но потом вспомнил, что сам приглашал всех.

— Нет, — Лейн поднялся и направился к дверям, чтобы их закрыть. — Мы готовы.

Он закрыл две половинки двери с одной стороны и тоже самое проделал с другой стороны, в арке в коридор. Обернувшись он взглянул на Лиззи. Она сидела на шелковом диване в своих шортах и поло, ее белокурые волосы были зачесаны назад, полностью открывая лицо.

Боже, он любил ее всю.

— Давайте приступим, — услышал свои слова Лейн.

Эдвард сцепил руки, положив локти на мягкие подлокотники кресла. Через гостиную он смотрел на своего младшего брата, уютно устроившегося с дизайнером садоводом Лиззи на шелковом диване, и ему пришлось признать, что легкость, с которой они сидели бок о бок, свидетельствовала об их крепкой связи, как правило, которую нельзя найти среди браков Брэдфордов: хотя бы взять то, настолько он естественно обнял ее за плечи. И насколько она естественно положила руку ему на колено. И тот факт, что они сначала взглянули друг на друга, словно пытаясь удостовериться, что каждый из них был в порядке.

Он про себя пожелал Лейну всего самого хорошего. Он желал этого от всего сердца.

По другую сторону сидела Джин, в более присущих традициям Брэдфордов отношениях с будущим супругом. Ричард Пфорд никак не выделялся и это тоже было не плохо. Он явно женился на имени семьи, но это было его личное дело.

— Мы собрались здесь, чтобы огласить последнюю волю Уильяма Уайатта Болдвейна в его завещании, — заявил Бэбкок, опускаясь в другое кресло и открывая свой портфель на коленях.

— Может следует пригласить маму? — перебил его Эдвард.

Душеприказчик отца посмотрел поверх своего открытого портфеля и мягко ответил:

— Не думаю, что надо беспокоить ее. Твой отец в первую очередь проявил свой интерес по поводу своих детей.

— Ну, конечно.

Бэбкок выудил из портфеля довольно объемный документ.

— Я последние десять лет был личным адвокатом умершего, и в течение этого периода, он три раза менял свое завещание. Это его окончательно завещание, которое он написал год назад. В нем он изъявляет волю, чтобы любые его долги личного характера были погашены в соответствии с законодательством, т. е. должны быть уплачены в соответствии с налогами или же другими профессиональными гонорарами. Затем он постановил создать фонд доверия к основной массе своих активов. Этот фонд доверия должен быть разделен поровну между мисс Вирджинией Элизабет Болдвейн, мистером Джонатаном Тулейном Болдвейн и мистером Максвеллом Прентисс Болдвейн.

Наступила долгая пауза.

Эдвард улыбнулся.

— Я вижу, что мое имя сознательно было опущено в этом процессе.

Бэбкок серьезно покачал головой.

— Мне очень жаль, сынок. Я предлагал ему включить тебя, я сделал все, что мог.

— То, что он исключил меня из своего завещания, является не самым обременительным бременем, которое он возложил на меня за эти годы, уверяю вас. Лейн, перестань на меня так пялиться, прошу тебя.

Его младший брат тут же перевел глаза в сторону, Эдвард поднялся и заковылял к тачке с баром.

— Кто-нибудь будет Family Reserve?

— Я, — сказал Лейн.

— Я тоже не откажусь, — ответил Семюэль Ти.

Джина промолчала, но ее глаза наблюдали за каждым движением Эдварда после того, как адвокат расписал все подробности фонда доверия, который создал его отец. Семюэль Ти. подошел за своим бокалом, также и Лейн, Эдвард взял свой и обратно сел в кресло.

Он мог честно признаться самому себе, что ничего не чувствовал. Ни гнева. Ни ностальгии или сожаления. И он не горел особым желанием начинать дискуссию на этот счет, пытаясь оспорить завещание и что-то исправить касательно себя.

Его отчужденность к отцу была в крови, доведенная до совершенства, противоречия с отцом доходили до того, что заставляли лететь искры, он уже давно научился блокировать отчуждение этого человека.

Может другие что-нибудь и чувствовали на его месте, но не он… по крайней мере, когда дело касалось его и его официального права на наследование. Его отношения с отцом сводились исключительно к бизнесу и никак иначе. Эдвард не хотел, чтобы ему выражали сожаление, в этом вопросе его брат и сестра должны быть такими же флегматичными, как и он.

«Год назад», — подумал он.

Интересно, почему он изменил завещание год назад. Хотя, возможно, в тех завещаниях его права на наследство тоже не предусматривались.